Культурный голод или большая выставка И. Е. Репина в Хельсинки

Искусство я люблю больше добродетели; больше, чем людей, чем близких, чем друзей, больше, чем всякое счастье и радость жизни нашей И. Е. Репин В. Стасову

Фото: Floral Passions - Blogger

Благополучно пропуская все возможные дедлайны, и с уважением пренебрегая священным журналистским каноном актуальности, спешу рассказать о том, как прошли первые дни нашумевшей выставки художника и передвижника Ильи Ефимовича Репина (1844-1930), в музее искусств Атенеум. Это первая столь масштабная экспозиция художника в Финляндии, на которой было представлено 130 работ мастера.

Действительно масштабное событие спустя продолжительный период изоляции. Изголодавшийся по культурной жизни народ, уже в первые 20 минут скупил около двух с половиной тысяч билетов. Надеюсь я вошла хотя бы в пятерку изможденных, ведь уже в 9:02 судорожно потряхивая сонным телом, бронировала билет.

И вот первая неделя открытия — выходной — и я на пороге музея. Посетителей пускали с тыльной стороны фасада; людей не много, держатся парами и при входе выполняют, ставший традиционным, обряд омовения рук и возложения масок.

Я и две взрослые дамы ступили, в уже знакомое мне, светлое пространство с высокими стеклянными потолками. Тогда здесь не было так громко пусто, что без особых усилий можно было подслушать чужие беседы.

Среди стеклянно-металлической пустоты и сувенирных стеллажей, набитых благодатным барахлом за скромную плату, стояла миниатюрная девушка, поднимающая брови в знак приветствия каждый раз, когда видела посетителя. Посетители подходили, чтобы предъявить билет и сотый раз в ее жизни задать типичные для человеческой нужды вопросы.

Холл. Закутки. Полупустая гардеробная; за стойкой "Инфо" два сотрудника и где-то в конце комнаты пара визитеров, вероятно собиравшихся покидать музей, поэтому поднимаясь в первую залу, я внутренне предвкушала наступающее одиночество.

Двери отворились и, как в фильме, я вошла во внутрь, где с десяток людей обернули взгляд в сторону незнакомца. Неожиданно я оказалась в перешептывающемся человейнике звуковое сопровождение которого приходилось преимущественно на русско- и финноязычную речь. Среди знающих или делающих вид, что знают, интеллигентов и бродяг теснились дети, должно быть меньше всего заинтересованные в шествиях по заданному маршруту. Людей здесь оказалось гораздо больше, чем я себе нарисовала – у каждой картины по человеку или паре.

Патриотично-красные и невинно-синие стены удостоились легенд. В секундных раздумьях не нарушить покой порядка, я зашагала прямо к «Бурлакам». Увидев работу впервые, невозможно не приметить ее гигантских размеров. Вдруг все вокруг заслонилось воспоминаниями, в которых те же крохотные люди смотрели на меня со страниц задрипанных школьных учебников, а сегодня я стою перед ними в ничтожных попытках ухватить всех одним взглядом.

Я решила вернуться назад, чтобы осмотреть пропущенные мною портреты, но на обратной стороне постамента с «Садко» увидела свой фаворит среди всех работ — портрет «Негритянка» — написанный в промежутке между 1875 и 1876 годами, во время поездки И. Е. Репина за границу. Известно о ней не много, однако мы знаем, что картину продали на выставке парижского Салона неизвестному частному лицу, а в 1938 году она была приобретена Русским музеем. Работа не так известна на фоне других эталонных полотен мастера, но завораживает своей историей, что делает ее лишь ценнее.

«Я все тот же, стараюсь использовать свое неизбежное одиночество: пишу автопортрет».

Если вы успели увидеть последний автопортрет Репина (1920), то вам повезло больше, чем мне, ибо знайте, вам удалось рассмотреть депрессию в близи. Портрет написан на куске линолеума в самый тяжелый период жизни художника – одиночество, атрофия правой кисти, безденежье – нет средств даже на холсты. Он решил изобразить себя именно так: в тулупе, теплой шапке, но с пером в больной руке, как бы заявляя — «Это все еще прежний я». Думаю, эта довольно эмоциональная работа точно адресована тем, кто сегодня переживает что-то подобное из списка недугов и ищет поддержки в первую очередь в самом себе.

Громкий женский голос объявил о закрытии музея через 10 минут. Я решила сделать пару заключительных снимков, но обернувшись уткнулась в огромный "шкаф", похожий на смотрителя выставки. Тут я поняла, что фотосессия окончена и начала вливаться в поток плавно вытекающей из зала толпы.

Я спустилась забрать вещи и тем же маршрутом направилась к выходу. Холл уже заполнялся воодушевленными потребителями, готовыми скупить все чашки и блюдца фирмы Ломоносов, упаковки черного чая, блокноты и открытки с репродукциями картин. Я прилипла к проходившей мимо парочке, обсуждавшей увиденное. Лиц не было видно, но по комментариям стало ясно, что обоим понравилось. Я преследовала их еще до ступеней, где меня раскрыли так же быстро, как я оттуда бежала.

Автор: Адриана Иванова