Любовь Шалыгина: "Я пришла на Yle с улицы."

Любовь Шалыгина – журналист и блогер, переводчик и телеведущая русскоязычной редакции главной телерадиокомпании Финляндии – Yle.

Kuva: Faceboook - Yle Новости

- Один американский писатель и журналист когда-то вспоминал, что всю жизнь мечтал стать писателем и ненавидел журналистику, но обратился к ней, чтобы заработать себе на жизнь. А с чего началась ваша журналистская деятельность?

Я никогда не считала себя писателем, но мне всегда очень нравилось складывать буквы в слова. Периодически мои тексты нравились людям. Я вела нечто вроде сетевого дневника и поняла через какое-то время, что, наверное, писать – это единственное, что я умею более или менее хорошо. К тому времени у меня уже периодически появлялись всякие разные маленькие заказики: это была либо глянцевая журналистика, либо лайф-стайл. Одновременно с этим я продолжала заниматься переводами и зачастую чисто для себя.

Я уже в тот момент понимала, что, наверное, не то что бы оставила мечту стать писателем, но, что это слишком долгий и тернистый путь, чтобы я хотела по нему идти, но писать тем не менее все равно продолжала.

Многие люди хотят работать в телевизоре – я в телевизоре никогда не хотела работать.

Это никогда моей целью не было. Я понимала, что это один из немногих шансов, зарабатывать на жизнь тем, что я умею и тем, что мне нравится, еще и общаясь с людьми.

- Каков процесс приема на работу в Yle?

Процедура приема на работу была достаточно стандартная, но при этом при всем был очень большой конкурс. Там были собеседования разного уровня, мы читали в студии подготовленные тексты (новостные сводки – АИ), делали тест на в том числе профессиональную пригодность (психологическая оценка – АИ).

Последней была проверка безопасности.

Они выясняли, наверное, судебную историю: нет ли судимостей, нет ли дел за наркотики, например, или в нашем случае, я думаю, также искали какую-то связь с иностранными государствами.

- Какие шаги во время учебы вам помогли с большей вероятностью получить работу? Была ли у вас стажировка или практика?

Я не стажировалась во время учебы, точнее я стажировалась, но я работала тогда в книжном магазине «Руслания» – это была моя практика.

Из учебы, как ни странно, одним из сивуайне (sivuaine «дополнительная специальность» – АИ) у меня была теория перевода – общая теория перевода, не привязанная ни к какому языку. И у нас были замечательные курсы по аудиовизуальному переводу – это грубо говоря субтитры к передачам, фильмам.

Вот это, кстати, было очень полезно, потому что тебя учат базовым принципам и стандартам (например, сколько слов и букв нужно уместить в кадр или что нужно сократить, чтобы зритель успел их считать – АИ). Это научило меня достаточно многому. Я стала лучше понимать смысл краткого перевода передачи устной речи, во-первых. Во-вторых, мы этим постоянно занимаемся в новостях.

- Что интересовало работодателя и играет ли какую-то роль аттестат? Были ли связи в редакции, которые помогли приобрести работу?

Да, их интересовало то, где я учусь и то, на кого я учусь: это был большой плюс, но сами по себе мои оценки никакой роли не играли. У меня никто не спрашивал ни аттестата, ни диплома: ничего. То, благодаря чему я туда попала и то, благодаря чему я там осталась – это исключительно какие-то личные качества и уверенный финский естественно.

Я пришла на Yle с улицы. У меня не было никаких связей, я не занималась ни в какой школе журналистики; у меня не было протектората и при этом при всем я еще не защитила граду – я честно указала это в своем резюме. Но у меня уже был хороший послужной список, т. е. я много, где работала, занимаясь тем, что мне предлагали делать: я писала, переводила.

- Как часто проводится набор в редакцию Yle Novosti?

У нас очень маленькая редакция и не открываются как таковые вакансии, но мы берем фрилансеров.

Проблема в том, что мы не можем предложить человеку вакансию. Это либо мяряайкайнен сопимус (määräaikainen sopimus «временный договор» – АИ), либо нолласопимус (nollasopimus «трудовой договор без фиксированных рабочих часов» – АИ) – не все готовы, понимаете, работать на таких условиях. Найти человека, у которого будут все необходимые качества: оба уверенных языка, умение писать, желание писать, умение общаться с людьми – таких людей очень тяжело найти.

- Зачем вам Yle, ведь у вас есть все возможности и ресурсы на производство самостоятельного контента в интернете?

Во-первых, я не очень понимаю на какую аудиторию и что мне делать. Я веду блог в Инстаграм (@from_hel_with_love) именно с той целью, что я знаю о Финляндии гораздо больше среднестатистического русскоговорящего человека. И для того, чтобы возможно сделать жизнь других русскоязычных в Финляндии или людей, которые интересуются Финляндией, чуть проще – я веду блог. Я понимаю, что возможно упускаю какую-то аудиторию, которой нравятся видосики или нравится слушать, но я опять же понимаю, что мне этим заниматься не интересно.

Во-вторых, в России зачастую честный независимый журналист еще и активист. То есть ты должен нести это бремя в том числе. Я сочувствую активистам, наблюдаю за многими, поддерживаю безусловно в зависимости от того, чем они занимаются, но знаю, что у меня нет на это ресурсов.

Безусловно, у меня есть связи, я смогла бы найти людей, которые техническую сторону помогали бы мне развивать. Мне пришлось бы вкладывать огромное количество усилий в это, которые весьма возможно никаким образом бы не окупились.

Я подумываю о подкасте — это один из вариантов, который я могла бы обдумывать, но все то же самое я могу делать на работе.

Эти колёса, они просто медленнее вращаются – там это всё пройдёт через какие-то инстанции.

- А делает ли Yle Novosti расследования?

Журналистское расследование требует очень больших ресурсов. В силу того, что в основном мы стараемся выбрать такой фокус, чтобы было интересно русскоязычному читателю или зрителю, у нас ещё меньше возможностей заниматься журналистскими расследованиями.

Мы делаем периодически какие-то материалы. Помню свой несколько лет назад о том, как и на каких основаниях сокращали финансирование русскоязычных общественных организаций здесь, в Финляндии. Я на самом деле ничего особо не раскопала. До меня начала копать финская журналистка, но там не было никаких скандалов, тем не менее даже этого хватило.

Мы вытягиваем (в качестве одного из немногих русскоязычных СМИ после закрытия радио «Спутник» и газеты «Спектр» – АИ) только за счёт Yle-vero (налог, взимаемый на финансирование общественных телерадиокомпаний в Финляндии – АИ), за счёт налогов и того, что мы финансируемся на государственном уровне. В противном случае ничего бы этого тоже не было (так как русскоязычная аудитория не готова финансово поддерживать СМИ – АИ).

- Вы чувствуете, что обладаете свободой слова, как журналист? Были ли попытки воспрепятствования вашей работе?

Я работаю на Yle с 2013 года – я никогда не сталкивалась с ситуацией, в которой мне бы сказали: ты не можешь писать на эту тему, или не можешь снимать на эту тему, или не можешь на эту тему говорить. Я не знаю, это следствие того, что я не поднимала достаточно острых тем или же это реальное положение дел.

Безусловно, даже на Yle бывали случаи попытки вмешательства в журналистскую работу. Как правило, это происходило со стороны тех или иных политиков.

Я помню такой большой случай. Это произошло несколько лет назад, когда у нас был ещё другой премьер. Ему сильно не понравилось то, что одна из наших журналисток копает под его коммерческие связи с определёнными компаниями. То, что он бывший бизнесмен знали все, но в каких масштабах он извлекает выгоду из обоих своих положении – об этом не было большой картинки.

В итоге и ей, и ее начальству начали звонить.

Это сразу же стало достоянием общественности и после того, как стало известно, что наш начальник пытался зашукать эту тему – он вынужден был уволиться. У нас тогда сменилось начальство.

Политическая позиция же зачастую еще очень влияет. Люди, у которых есть какие-то чёткие политические убеждения, которые мешают работать на определенные темы, они как правило выбирают и такие СМИ, где могут полностью развернуться в пределах своих политических взглядов.

Я считаю, что нигде, наверное, нет абсолютной свободы слова и случаи попытки заткнуть журналисту рот или наоборот, когда журналист пытается извлечь личную выгоду из материалов, будут появляться и будут продолжать появляться. Но вопрос только, во-первых, в каком количестве это происходит и, во-вторых, какая реакция происходит, когда подобные вещи вскрываются.

О равнозначности мнений

На мой взгляд есть вещи, в которых совершенно точно есть чёрное и белое. Есть какие-то базовые вещи, о которых нельзя быть двоякого мнения. Не может быть разного мнения о холокосте, правильно? Если два человека высказывают мнение и один — это профессор Кембриджа, который посвятил последние сорок лет изучению этой проблемы, а второй человек, его оппонент – дядя Вася, который всю жизнь читал газету «Правда» - мнения этих двух людей не равнозначны, понимаете.

Мнение человек может высказывать, но то, насколько эти мнения имеют под собой основания и насколько к ним нужно прислушиваться – в этом есть кардинальная разница.

- Сегодняшняя журналистика готова принимать альтернативные жанры, например, гонзо-журналистику?

Как жанр, да, почему нет? Я полностью за подобные проявления себя и работу в этом жанре, если органически ваш. Каждый волен выражаться так, как ему хочется. Понятно, что не все журналисты могут этим заниматься, потому что, например, мои рабочие рамки СМИ, на которые я работаю – немножечко не про это, но у нас есть интернет, который всё стерпит.

Есть люди, которые могут даже в рамках очень формальных ограничений писать классные вещи. У меня был один любимый журналист (Pekka Ervasti - АИ), который писал политическую сатиру на финском языке. Я просто снимала шляпу перед тем, насколько виртуозно он владел контекстом, насколько смешно у него получалось описывать политические перипетии. Это говорит о том, что в принципе всё зависит от возможности и от желаний самого человека.

О работе в кризисное время: первые дни после начала войны

День был разделен, то есть мы все работали даже те, кто был в тот день выходные или в отпуске – все подключились. Я сразу же начала работать, написала в рабочий чат, и мы начали координироваться; вечером я поехала на митинг в посольство: делала прямое включение оттуда. Тут же срочно нужно было решить, что делать с нашей концепцией, согласно которой мы не освещаем зарубежные новости.

Я не буду отрицать, что это тяжело. Тут даже не вопрос объективности; в принципе тяжело работать, потому что ты настолько в это во всё вовлечён. Я первые несколько часов была в таком ступоре – вообще не понимала что делать. Никто из нас на самом деле не понимал, но, с другой стороны, есть навыки, есть опыт, который позволяет справляться в том числе со своими эмоциями, которые позволяют делать свою работу несмотря ни на что.

- Как журналистика влияет на человека вне профессии?

Она сделала меня черствее безусловно. Я видела уже столько вещей, что, возможно, не воспринимаю их настолько остро, как воспринял бы человек со стороны, для которого это была бы большая беда (в контексте материалов о домашнем насилии – АИ).

Но с другой стороны журналистика научила меня искать выход, наверное: искать дорожки, по которым можно пройти и поменять ситуацию. Я научилась смотреть на это с той точки зрения, что я могу сделать со своей стороны как журналист, чтобы помочь тебе и людям, которые, возможно, могут оказаться в твоей ситуации.

- С какими проявлениями негатива в свою сторону вы сталкивались?

В работе журналиста ты с ним сталкиваешься практически ежедневно. Люди тебе пишут, некоторые присылают открытки, письма, цветы. За те 9 лет, что я работаю на Yle, я сталкивалась со всем: с прямым хэйтом, естественно, сталкивалась с угрозами, оскорблениями, с попытками запугать.

У меня был личный сталкер, но он видимо был, скажем так, романтически настроенный товарищ.

Это был первый раз, когда я не то что бы испугалась, просто поняла, что он не врёт: он действительно меня видел, потому что он мог описать в какой одежде я была и на каком автобусе приехала на работу. Это немножечко заставило испугаться.

Когда пишут угрозы, я всегда понимаю, что, если это не личные и человек просто нас абстрактно в чём-то обвиняет, знание человеческой психологии говорит о том, что скорее всего этот человек ничего тебе не сделает: ему нужно просто слить свои какие-то негативные эмоции. Он сливает их в абсолютно безликую пустоту. У нас есть люди, которые пишут нам годами. Казалось бы, если тебя так сильно раздражает то, что мы делаем – прекрати смотреть, прекрати читать, но нет люди продолжают.

На работе, конечно же, есть отдел безопасности. Если мы получаем угрозы, если нам присылают какие-то неприятные пакеты с каким-нибудь неприятным содержанием – мы всегда можем обратиться в отдел, если есть повод начинать расследование.

- Вам не страшно?

Я не испытываю какого-то особенного страха из-за того, чем я занимаюсь, хотя допускаю возможность того, что какой-нибудь больной человек захочет мне навредить, потому что опять же людей с не очень крепко прибитой крышей всё-таки достаточно.

Финляндия ещё и такая страна: люди здесь расслабленные, мы привыкли к тому, что здесь безопасно.

Когда я выхожу из дома, я не оглядываюсь по сторонам, не ищу ассасинов, которые в кустах сидят.

Может быть зря, а с другой стороны, знаете, если бояться, что тебе может какой-нибудь человек «Новичок» в чай подлить, можно забаррикадироваться дома, сидеть, не выходить никуда и жизнь не жить. Если ты боишься, то отказываешься от нормальной человеческой жизни.

- Вы счастливы, выполняя свою работу?

Выполняя свою работу сейчас – нет. Но это обусловлено мировой ситуацией. Если говорить о времени до войны – да, я была очень рада и довольна своей работой.

Я была очень довольна тем, что у меня есть несмотря на то, что определённые нюансы моей работы стали давно рутиной. Но, с другой стороны, рутинные вещи – это вообще здорово. Очень бы хотелось вернуться к состоянию, в котором много хорошей добротной рутины. Оказывается, ещё полтора месяца назад я была очень счастлива на своей работе.

Я надеюсь, что выйду к этому состоянию снова в какой-то момент. Я не знаю, когда это произойдёт: для начала нужно, чтобы закончилась война и какая-то определенность появилась, а сейчас все долгосрочное планирование в 2022 году – это, когда ты с утра планируешь вечер.

Вот мы сейчас планируем вечер. Поэтому, к сожалению, ни о каком счастье пока говорить не приходится.

Разговор записан по состоянию на 14.04.2022

Автор: Иванова Адриана